Лев Самойлов - Пароль — Родина
— Все в порядке.
— Эх, и золотая ж ты моя! — вырвалось у Карасева.
Маруся невольно улыбнулась.
— Ну, пошли… Потом все расскажешь.
Маруся шла по темному лесу и чувствовала, как на сердце становится легко. Ведь боевой приказ выполнен точно и, кажется, успешно. И темень леса не казалась теперь такой густой, и обратный путь представлялся не таким уж длинным и трудным, и опасности, подстерегавшие на каждом шагу, не тревожили и не пугали.
«СВЯТАЯ ВОДИЦА»
Внимательно, не перебивая, слушали командиры групп рассказ разведчицы. Жабо вытащил из планшетки блокнот и записывал отдельные интересовавшие его детали. Когда Маруся закончила, он поднял голову, восхищенно посмотрел на нее и сказал со сдержанной похвалой:
— Молодчина! Хорошо поработала. Только запомни на будущее: если придется снова идти в разведку, экономь время. Выясняй, главное — и обратно! Мы уже тут всякое передумали. А теперь марш отдыхать!
Под утро Машу Конькову долго не могли разбудить. Свернувшись калачиком на соломе, с головой закутавшись в овчинный полушубок, она крепко спала, и сны ее были такие хорошие, такие далекие от действительности, что улыбка нет-нет да пробегала по исхудавшему утомленному лицу девушки.
— Маша, да проснись ты, вставай. Командиры требуют!
Она слышала сквозь сон чьи-то слова, но не было сил поднять веки. Наконец открыла глаза. Темно. Кругом товарищи. Неподалеку, возле дерева, с винтовкой в руке неподвижно стоит часовой.
— Что надо? — недовольно спросила она Терехова, разбудившего ее.
— Ну и горазда ты спать, — отозвался Илья. — Ворочаю, трясу — ни в какую. Вставай! Командиры требуют.
А командиры еще и не ложились. Все эти короткие часы, пока Конькова спала, они обсуждали и уточняли план предстоящей боевой операции. Красивое лицо Вадима Бабакина с тонкими правильными чертами за эту ночь стало матово-прозрачным. Он хмурился и почему-то виновато отвел взгляд, когда увидел Марусю.
Виктор Карасев встал и шагнул навстречу девушке.
— Дело вот какое. Сегодня ночью мы пойдем на Угодский Завод… на немецкий штаб. И вот, понимаешь, требуется еще кое-что перепроверить и уточнить… Не выспалась, бедная? — с огорчением спросил он.
Маруся вздохнула и зябко повела плечами. Она начала догадываться и нарочито бодро ответила:
— Еще успею отоспаться… Я нужна?
— Значит, так, Маруся, — решительно сказал Жабо. — Надо еще раз сходить в Угодский Завод. Ты уже там была. Нам обязательно нужно знать, что делается на другой половине села на северо-западной.
Последние слова Жабо произнес тоном приказа. Он внимательно посмотрел в лицо Коньковой, и в его глазах девушка прочла неприкрытую тревогу. Первый раз ей удалось вернуться благополучно. Удастся ли во второй раз?..
Так вот почему тревожно смотрел на Марусю Бабакин!
— Когда идти? — спросила она и даже попыталась улыбнуться. Марусе хотелось успокоить командиров, а главное, Вадима Бабакина, убедить их в том, что предстоящая вторая разведка не так уже страшна и что она, Конькова, уверена в успехе.
Идти надо было сейчас же, чтобы поскорее добраться до Угодского Завода, побыть там не более двух-трех часов и вернуться засветло обратно. Ведь после ее возвращения через короткий срок в этот день двинется весь отряд, и Коньковой придется шагать вместе со всеми в третий раз, но уже не в качеств разведчицы, а в качестве медицинской сестры. Так-то, Маруся!..
Холодна и ветрена ненастная ноябрьская погода. Небо затянуто свинцовыми тучами. Второй час идет мокрый снег. Он словно не пропускает рассвет, которому уже давно пора опуститься на землю.
Сборы были недолгими. И снова Конькову провожали несколько партизан. На этот раз группу возглавил Гурьянов.
Весь путь прошли в глубоком молчании. Не доходя до опушки леса, подступавшего к окраинам Угодского Завода, партизаны тепло простились с девушкой и залегли за деревьями.
Знакомой со вчерашнего дня дорогой Маруся двинулась по улице села. Шла медленно, внимательно глядя и запоминая, где, какой дом заколочен досками, из какого вьется дымок. Особенно старалась она запомнить, как приказали командиры, дома, возле которых прохаживались часовые с автоматами, куда тянулись телефонные провода, где, по всем признакам, помещались солдаты. Ни танков, ни пушек она нигде не заметила, но у двух домиков стояли три легковые автомашины, возле других — грузовики, накрытые брезентом. Из-под одного брезента выглядывали стволы спаренных зенитных пулеметов. За домами виднелись бочки с горючим. Возле них топтался часовой.
Вдруг сердце Коньковой испуганно заколотилось. По пустынной улице медленно шагала группа гитлеровских солдат: очевидно, патруль обходил село. Неожиданная встреча с патрульными казалась неизбежной, и Конькова уже мысленно представила себе, как ее поволокут сейчас в комендатуру и начнут допрашивать… Кто такая? Откуда и куда идешь?
Однако патрульные, лениво взглянув на девушку, прошли мимо. А Маруся поспешила к дому, где жила Зоя Александровна Исаева. Но здесь ждала неудача. Зои в доме не оказалось.
Надо было уходить. Девушка не спеша свернула в сторону, заскочила за угол небольшого домика и несколько секунд стояла неподвижно, чтобы решить, что же ей делать дальше.
К Елизавете Морозовой идти было нельзя. Здесь Марусю запомнили и, если заметят снова, наверняка задержат. Правда, у нее был еще адрес. Перед самым уходом во вторую разведку Михаил Алексеевич Гурьянов, словно предчувствуя, что встреча с Исаевой может сорваться, дал запасную явку к Нине Фоминичне Токаревой — жене разведчика-партизана Ивана Токарева. Она так же, как и Морозова, была связной партизанского отряда.
— Но к Нине иди только в крайнем случае, — предупредил Гурьянов. — Живет она далеко, за мостом. Место открытое… От леса очень далеко.
Однако сейчас выбора нет. Не возвращаться же обратно, не выполнив задания накануне налета.
И, постояв несколько секунд в раздумье. Маруся не спеша двинулась к мосту через речку Угодку.
Маленькая Угодка будто пополам делила село. Возле речки всегда было людно. На мосту и днем и ночью находился часовой и наблюдал за женщинами, которые стирали белье, ходили с ведрами за водой или пригоняли на водопой домашний скот.
У одного из домов, поблизости от Угодки, стояли пять-шесть женщин. Они что-то разглядывали на заборе. Маруся поравнялась с женщинами и увидела то, что заинтересовало их: это была большая, грубо нарисованная географическая карта с написанными по-русски названиями подмосковных городов и сел. Карта, прибитая гвоздями к доскам забора, висела на уровне человеческого роста. В самой середине карты над большим, густо заштрихованным кружком печатными буквами было написано «Москва»; со всех сторон к «Москве» тянулись жирные коричневые стрелы. Они словно нацелились, чтобы пронзить кружок «Москва».
Маруся задержала дыхание и замерла на месте. На мгновение она забыла обо всем на свете. Забыла о том, зачем пришла сюда, в Угодский Завод, забыла о строгом наказе командиров быть выдержанной, спокойной, владеть собой в самые трудные, самые критические минуты. Как завороженная, смотрела разведчица на коричневые стрелы, протянутые к Москве — к самому сердцу ее Родины.
— Пропадает Расеюшка. Вон куда фашист дошел, до самой Москвы. Разве его удержат? Нет такой силы, чтобы удержать, — скорее выдохнула, чем сказала или даже прошептала одна из женщин.
— Уже удержали. А скоро сломают хребет проклятому! — вдруг неожиданно для самой себя негромко, но очень явственно произнесла Маруся и сама ужаснулась сказанному. Ведь она нарушила закон разведчика: не бросаться в глаза, ничем не выдавать своих чувств, не вмешиваться ни во что. Забыла о том, что цель разведки — все видеть, слышать, запоминать, а самой оставаться невидимой, незамеченной.
Но Марусе повезло и на этот раз. Ни одна из женщин даже не шелохнулась, не оглянулась. После нескольких секунд тягостного молчания все сразу, будто сговорившись, быстро двинулись к мосту.
Маруся постояла секунду-другую и почувствовала, что снова владеет собой. Как-то сразу пришла уверенность, а вместе с ней и радость от сознания, что сейчас здесь, рядом, были свои, близкие русские люди, которые так же, как и она, болеют душой за Родину. Конькова отошла от забора и, смешавшись с молчаливой толпой женщин, спокойно, без каких-либо помех прошла мост и очень скоро очутилась на другой стороне села. Дом Токаревой ей разыскивать не пришлось.
Одна из женщин, шедших рядом с Марусей, на вопрос, как пройти к Токаревой, показала на девочку лет десяти, которая несла от реки ведро с водой, сказала коротко:
— Вот — соседская дочка. Идите за ней.
— Здравствуй, доченька, дай помогу. — Конькова поравнялась с девочкой и взяла у нее из рук ведро.
